Толкование притч Господа Иисуса Христа - Разное - Исследования Библии - Каталог статей

Очень важно правильно понимать значение притч. Притчи раввинов придумывались для того, чтобы объяснить уже выдвинутое, и не однократно, учение. Притчи Господа Иисуса, в этом смысле, отличаются от притч раввинов, ибо сами по себе уже являются Евангелием, благовестием Царства Божия, при этом не объясняя уже высказанное Им когда-то учение. Поражает число притч Господа Иисуса, рассказанных Им при изложении учений, а это значит, что понять притчи - понять Его благовестие. Некоторые утверждают, что одна треть учения Господа высказана в притчах, а Он рассказал около 60 притч(1). Раввины редко употребляли притч, как правило, самым великим и знаменитым учителям едва ли можно приписать более двух притч(2). Как мы уже заметили, Павел, сознательно и не очень, часто ссылался на притчи, ибо они производили на него очень сильное впечатление, такое, какое они должны производить и на нас. Даже в самом списке, перенесенных им страданий, записанных во 2Кор 11,23-27, встречаются слова, которые Господь употреблял в притчах, описывающих судный день: голод, жажду, стужу, наготу, битье, раны, темницу... "Притча" уподобляется терну в Пр 26,9. Только безумец может относиться к ней, как пьяный, бесчувственный к боли человек. Притчи не являются безболезненными, утешительными и убаюкивающими историями просто потому, что они не таковы на самом деле.

Примечания
(1) T.W. Manson, The Teaching of Jesus (Cambridge: C.U.P., 1951) p. 69 перечисляет 65 притч Иисуса. A.M. Hunter исследуя учение Господа Иисуса, обнаружил, что “притчи Иисуса составляют более одной трети записанного учения ”, и что у Луки содержатся 52% записанных в притчах учений Господа! См. A.M. Hunter, Interpreting The Parables (Philadelphia: Westminster Press, 1960) p. 7.

Иногда, чтобы донести до слушателей мудрость того, что Он хотел сказать им, Господь потрясал их либо Своими словами, либо делами. Так, например, Он прикасался к прокаженным, говорил о питье Свое крови... и использовал закваску, которая обычно считается образом греха, как образ постепенного проникновения и распространения Его благовестия. Его притчи носили в себе те же самые особенности. Из-за того, что все они слишком хорошо знакомы нам, мы можем не замечать того, что они были рассказаны прежде всего для того, чтобы потрясти и взволновать слушателей, ибо большинство из них являются далеко не только утешительными, убаюкивающими нравственными наставлениями. Задумайтесь, например, о том поучении, которое вытекает из рассказа о мошеннике, подделывающем отчеты. Главный персонаж этой истории был далеко не положительным “героем”. Однако важным здесь является мысль о том, в каком критическом положении мы находимся перед Богом, а потому нам и необходимо сделать хоть что-нибудь для прощения других. Мы не можем пустить все на самотек - грядущая беда будет стоять у дверей до тех пор, пока мы не простим других... немедленно, сегодня и сейчас. Вся наша жизнь зависит от того, прощаем мы людей, или нет. Для тех, кто ее слышал впервые, притча не была однозначно понятна, ибо Господь специально говорил так, чтобы люди поначалу не понимали Его. Даже Его ученики подходил к Нему и просили истолковать им рассказанные Им притчи. Несмотря на то, что, на первый взгляд, Его притчи просты и незамысловаты, основное их значение открывается исключительно лишь духовно вдумчивому читателю-слушателю. Внимательное и подробное изучение притч приводит к выводу, что они очень часто содержат нечто совсем нереальное, и что в этом-то нереальном как раз и содержится самая что ни на есть соль благовестия. На первый, поверхностный взгляд кажется, что они очень просты, а смысл их ну, уж очень очевиден. Однако это далеко не так, ибо тогда все люди понимали бы их, а Господь не рассказывал бы их так, что Израиль слушал, но не слышал их. Истинное значение зависит от понимания того привлекающего внимание нереального, вставленного в повествование. А потому притчи заставляют взглянуть нас на столь привычные нам стереотипы немного другими глазами. Ниже представлены несколько примеров размышлений над притчами Господа.

Возможно, что самой очевидной особенностью среди всех нереальностей, можно встретить в притче о потерянной овце. “Кто из вас”, оставив девяносто девять овец в пустыне, пойдет искать одну потерянную? Конечно же не один! Возможно тот же ответ будет и на вопрос: “какая женщина”, потеряв всего лишь одну драхму, будет так озабочена тем, чтобы найти ее, а найдя так сильно радоваться этому (Лк 15,4,8)? Однако именно так сильно хочет Отец спасти каждого из нас, и именно так сильно радуется Он человеческому спасению.

Притчи показывают нам насколько глубоко Господь сочувствовал людям. Он хорошо понимал, что люди мыслят образами, а потому и рассказывал им истории в красочных картинах. Он хотел полного изменения людей, понимая, что этого нельзя добиться используя шаблонные бланки вопросов, на которые нужно дать ответы, потратив на них часы монотонного, оторванного от жизни изучения. Он помогал им постичь настоящую, ненадуманную жизнь грядущего Царства Божия, которая начинается уже сегодня. Воистину верно было подмечено, что “вы не можете говорить людям, что им делать, вы можете говорить им о том лишь притчами, а это является уже настоящим искусством - рассказать в нужный момент историю как раз о том и тем, кому эта история и предназначалась”(1). То, как Господь Иисус составлял притчи и как Он наставлял ими народ, являлось самым настоящим и совершенным искусством. Он брал обыкновенные, всем знакомые жизненные ситуации и вставлял в них нечто нереальное, а именно то, что мы и собираемся рассмотреть в нашем данном изучении. Вставляя в Свои истории долю нереального, Он тем самым заставлял Своих слушателей заострять внимание на этом, а значит и задумываться о смысле всей, рассказанной Им притчи. Когда же нереальность истории, например, когда горчичное зерно становится огромным деревом, становится понято, то у человека возникает чувство удивления и радости. Ибо, на самом деле, удивление и радость Евангелия Царства можно найти в самых обыкновенных и привычных, окружающих нас вещах этой жизни.

Богатый глупец полагал, что он, собрав большой урожай, построит большие хранилища после чего обретет покой своей душе, ибо будет иметь достаточно много добра “на многие годы” вперед (Лк 12,18,19). Нереальность здесь состоит в том, что урожай нельзя хранить очень долго и, особенно, на Среднем Востоке, где делать это никоим образом не позволяет климат. А это значит, что, после краткого раздумья, сам собой напрашивается вывод, что неожиданно разбогатевший человек, положил все свое добро в дырявый мешок... а так же еще то, что человеческая жизнь не столь велика, как об этом часто думается. Нереальность этой притче также еще состоит в том, что о богаче говорится, что он “рассуждал сам с собою”, ибо нельзя вообразить себе более общественной культуры, чем средневосточное общество, где любое решение принимается после долгих обсуждений с другими людьми. К тому же богач собирался наслаждаться своим богатством один. В его словах совсем не упоминается его семья, он говорит исключительно об одном себе. Но как раз все эти нереальности и привлекают наше внимание к одиночеству и эгоистическому сосредоточению исключительно на себе, которое возникает после внезапного увеличения имущества и, соответственно, забот о нем, что так близко читателям 21-го столетия. Ко всему прочему в этой притчи Господь использует еще и игру слов. Человек, который собрал на поле хороший урожай, “eu'fore/w”, а потому думает, что душа его может веселиться, “eu'frai/nw”, на самом деле является ничего немеющим безумцем, “a#frwn”. У него было все “взято” так же, как берется данное в долг. Все, чем он владело, на самом деле принадлежало не ему. Очень многие притчи заканчиваются так, что нам остается додумывать самим, что подумал человек, какие сделал выводы, тем самым получая необходимое и желаемое Господом наставление.

Притчи об отношениях между рабами и господами также подчас содержат долю нереального. Нам сегодня трудно представить, как рабы во всем подчинялись своим господам, исполняя не свою, но исключительно их волю. В притче же, записанной в Лк 13,7,8, раб повелевает своему господину срубить смоковницу. Здесь раб не только берет инициативу в свои руки не давая срубить дерево, но еще и говорит, что в случае его неудачи, господин сам срубит ее... когда он, раб, прикажет ему сделать это! У этого раба (Господа Иисуса) очевидно были очень необычные отношения со Своим Господом. Он берет на Себя всю ответственность и, даже, передает обязанность “срубить” Израиль Самому Богу так, как будто Он действительно хочет сделать это Сам. И это прямо относится также и к нам.

В притче, записанной в Лк 14,22, говорится, как раб докладывает своему господину о том, что приглашенные отказались прийти на его ужин (ср. с Царством Божиим). Господин приказывает рабу идти на улицу и звать нищих. И здесь мы сталкиваемся с исключительной нереальностью, особенно непривычной для ушей слушателей 1-го столетия: “И сказал раб: господин! исполнено, как приказал ты, и еще есть место”. Ни один раб не взял бы на себя ответственность составлять список приглашенных, или же приглашать на ужин своего господина нищих и увечных. А этот взял! Он не только имел необычные отношения со своим господином, что посмел делать многое по своей собственной инициативе, но он так же еще настолько хорошо знал своего господина, что мог заранее предположить, что тот скажет, а потому без приказания заранее исполнил волю своего господина. Во всем этом просматривается изумительные отношения нас с нашим Господом, особенно в том, что касается благовестия - приглашения людей на Его большой ужин. Инициатива находится в наших руках и, по мере приближения к Нему, мы лучше начинаем понимать Его волю и Его желания. Его цели и его желания со временем становятся нашими, а потому мы начинаем делать многое уже без лишних слов.

И уж само собой разумеется, что служение господина своему рабу было вещью неслыханной (Лк 12,35-38). Конечно, остается лишь удивляться, как много Господь сделал для нас, будучи “как служащий” (Лк 22,27), тем самым определяя и наше поведение и отношение друг к другу не только на вечери воспоминания, но и в самой жизни. Нереально, чтобы господин препоясался и, подходя, стал служить своим рабам (Лк 12,35-38), ибо тогда они поменялись бы местами: рабы стали бы, как их Господь, а Он - как они! А ведь именно этот-то и означает “быть во Христе”. Уж очень много несоответствий находится в мысли о том, что если господин этих рабов придет и найдет их бодрствующими, тогда он препояшется и будет служить им. Ибо, во-первых, само собой то, что они должны бодрствовать! Однако Господь особо выделяет этот факт, а потому нам, ожидающим Его пришествия со дня на день, необходимо обратить на это особое внимание. Мысль о служащем Господе, конечно же, является мыслью описания креста в Флп 2,6,7. Нам необходимо ощущать такую же неловкость перед преломлением хлеба, какую мы ощущаем перед чудом креста, из чего следует, что обслуживающие образы Тела и Крови Господа Иисуса, на деле являют Его Самого, а значит, на много важнее председательствующего на собрании или же проповедника.

Об успехе вдовы Палестинского крестьянина первого столетия на суде написано достаточно подробно(2). Множество мужчин, приходя на суд, пытались докричаться до судьи, который решал, кто прав, кто виноват, как правило оправдывая того, кто больше ему заплатил. Женщины никогда не принимали участия в суде. Суд целиком был мужским миром. У этой же женщины не было в семье мужчины, который мог бы отстаивать ее интересы в суде. У нее не было денег, чтобы заплатить. И все-таки она пошла в суд и стала умолять судью. В этой доли нереальности мы видим призыв к смелости и неотступности в молитве, ибо нас, у которых по всем понятиям нет ни малейшего шанса быть услышанными, все же слышат! Для слышавшего эту историю крестьянина было воистину странным то, что, несмотря на мужские крики и вопли все же была услышана, и не однократно, именно эта бедная, мужественная женщина. И это было, опять-таки, воодушевление к молитве. Так же необычным было то, что в этом мужском мире, предпочтение отдавалось женской молитве. Господь говорил о том же самом, когда рассказывал притчу о мытаре, который молился в храме, бия себя в грудь, стоя в стороне от остальных поклоняющихся. Обычно люди молились со скрещенными на груди руками. Было очень большой редкостью, чтобы люди, даже на похоронах, били себя в грудь: “Отличительной особенностью такого поведения было то, что оно было больше свойственно женщинам, чем мужчинам”(3). Этот человек на самом деле был сильно расстроен и огорчен, и все из-за своих грехов. В первом столетии не было особо популярным признавать свои скрытые грехи. Первым слушателям Господа должно быть было в диковинку слушать о сильном расстройстве и огорчении человека из-за своих никому больше неведомых грехов. А в этом также наставление и для нас. Время молитв в храме совпадало по времени с принесением ежедневных жертв. Мытарь просил Бога быть милостивым к нему, грешнику (Лк 18,13). Однако он не просил “помиловать” себя, как сказано в Лк 18,38. Идея быть милостивым, умилосердиться встречается только в 1Ин 2,2; 4,10; Рим 3,25; Евр 9,5, где во всех случаях говорится о жертве очищения. Похоже, что мытарь молился под сильным впечатлением своих собственных грехов и принесенной им жертвы. А потому нет ничего удивительного в том, что люди в раскаянии так же били себя в грудь, увидев на кресте принесенную жертву Иисуса Христа.

В придачу к нереальности, существующей в притчах, в них так же есть еще кое-что, привлекающее наше внимание. Иногда в притчах опускаются, как кажется важные, подробности истории. Например, в притче о 10 девах совершенно ничего не говорится о невесте, ибо упоминается только жених и подруги невесты. Почему? Не потому ли, что в истории подруги невесты представляют собой саму невесту? И в этом заключается чудо, ибо мы, являясь подругами невесты, на самом деле являемся самой невестой. Или еще один пример того, когда в притче о сеятеле очень мало внимания уделяется самому сеятелю. В ней ничего не говорится о важности для возрастания семени ни дождя, ни обработки почвы. Так же не важен и сам сеятель-проповедник слова, ибо мы из себя, как и Иоанн Креститель, представляем всего лишь голоса. Важно другое, какую мы из себя представляем почву, а почва является образом нашего собственного сердца (Мф 13,19). Самое важное и главное - это сердце человеческое. Еще один пример - ничего не сказано определенного о причинах того, почему виноградари настолько сильно возненавидели владельца виноградника, что убили его сына. По-видимому, эта притча говорит о необъяснимой ненависти Иудеев к Отцу и Сыну. И почему владелец виноградника послал своего сына, если они так жестоко обошлись с его предшественниками? Почему бы ему не применить к ним силу? И в этом снова видна неизмеримая милость Отца, по которой Он посылает Своего Сына быть Спасителем Иудейского мира.

(1) Quoted in M.K. Spears, The Poetry of W.H Auden (New York: Oxford University Press,1963) p. 13.

(2) H.B. Tristram, Eastern Customs In Bible Lands (London: Hodder & Stoughton, 1894) p. 228.

Не стоит также никогда забывать и еще об одной особенности, присущей почти всем историям, рассказанным Господом, что самое главное, что Он хотел донести до слушателей, почти всегда находится в заключительной ее части. Ударение в притче, как правило, делается на последнем, упоминаемом в ней человеке, слове или деле(1). Посмотрите на притчу о блудном сыне, или же на притчу о добром Самарянине, где делается ударение на том, что он является примером для нас. Слова, “иди, и ты поступай так же” (Лк 10,37), толкают нас идти и поступать так же, как поступал Господь Иисус, спасая других. Или взять притчу о человеке, который спрятал данный ему талант, суть которой состоит в том ужасном положении, в котором окажется человек, не использовавший во всей полноте свои способности. Притча о сеятеле все свое внимание в конце обращает на доброе семя, приносящее большой урожай. Нереально в ней то, что было посеяно в пустую столько семян, однако главное состоит в том, что некоторые семена все же принесли на удивление много плодов. И разве не в таком вот ободрении нуждается каждый из благовестников? Ибо, несмотря на жестокосердие большинства слушателей, не взирая на первоначальные и очевидные неудачи, не стоит опускать руки ради тех немногих, которые воистину услышат проповедующий им голос.

Притча о блудном сыне заканчивается тем, что все внимание переносится на возникшую проблему с праведным в своих глазах старшим сыном, который отказывается принять приглашение отца участвовать в веселье - несколько раз используемый в притчах образ отказа ответить на призыв Бога. Открытый отказ принять приглашение, было откровенным оскорблением и отречением от отца. Он отрекался называть своего отца “отцом”, а своего брата “братом” (“этот сын твой”). Разрывая свои отношения со своим братом, он тем самым разрывал отношения и со своим отцом. (Как то же самое делаем и мы). И вся эта чудесная притча заканчивается тем, что нам самим предоставляется возможность додумать, чем закончится эта история. Старший брат остался стоять у дверей, сгоряча отказавшись от своего отца... и не известно, что он выберет - повернется ли спиной к дому и уйдет в вечерний мрак, или же войдет в дом, чтобы признать своего брата братом и участвовать вместе с ними в веселье. И это, на самом деле, самое главное во всей истории, о чем всем нам и предлагается задуматься. Мы можем просто-напросто забыть несколько лет назад отказавшегося от общения брата или сестру, которые ныне, возможно, жаждут прощения и возобновления его. Однако именно об этом и повествует притча, о нашем отношении к тем, от кого зависит наша будущая вечная жизнь. Именно это-то и подчеркивается в конце притчи.

Из всего этого хорошо видно, почему нам не стоит обращать внимание на каждую мелочь в притче, хотя надо признать, такой подход к ним также подчас приносит отличные результаты. Есть большая разница между притчей и аллегорией, ибо аллегория нуждается истолковании почти каждого слова, а притча нет. Это два отличных друг от друга жанра. В притче часто суть заключается в самом конце ее, а потому я полагаю, что нам необходимо стараться понять главное из того, что хотел донести до нас Господь. Да и Сам Господь, когда истолковывал Свои притчи, не разбирал подробно каждую мелочь, каждое слово в них. Так, например, когда Он подробно истолковывал притчу о пшенице и плевелах, Он не толковал о значении того, что люди спали, того, что означает вязание в связки, что такое житница и т.д.

(1) This so-called ‘end stress’ in the parables is discussed well in A.M. Hunter, The Parables Then And Now (London: Westminster, 1971), p. 12.

В притче о сеятеле 75% семян падает на плохую почву только из-за того, что сеятель настолько горяч, что разбрасывает семена налево и направо, очевидно совершенно не заботясь о том, куда, на какую почву они упадут. Главное для него состоит не в том, что почитают нормальным нормальные сеятели, а как можно шире и дальше разбросать семена. А это говорит о том, что даже тогда, когда наше благовестие не приносит видимых результатов, это не должно обескураживать нас, ибо нам нельзя отчаиваться и терять главное, ревностный дух благовестия, с каким нам нужно шире и дальше распространять слово Божие. Если коротко, то нам необходимо благовествовать “всем”, буквально всем людям, включая и тех, в ком оно, очевидно, не взрастет(1). Однако притча также говорит и о семени, которое “упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос, и принесло иное тридцать, иное шестьдесят, и иное сто” (Мк 4,8). Любой, имеющий представление о сельском хозяйстве, скажет, что такое абсолютно не возможно. Посев 1-го столетия в Палестине в среднем приносил десятикратный урожай(2). Какой же была тогда эта “почва”? Что это было за семя? Ясно, что это Господь Иисус, Который говорил о Себе (о чем записано в Евангелии от Иоанна), как о зерне, которое должно быть посеяно в землю и принести много плода. Другие же зерна также принесли 30 и 60 кратный урожай. И такой урожай был так же необычайно и неслыханно высок. Разве Господь не пытается тем самым сказать нам, насколько сильно меняет жизнь человеческую Его благовестие? Главной особенностью грядущего Царства Мессии будет его изобилие (Ам 9,13; Иер 31,27; Иез 36,29,30), так что эта притча звучит так, как будто Господь хочет сказать, что будущее Царство уже начинается здесь и сейчас в нашей человеческой жизни.

В другой притче зерно горчичное “становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные” (Мк 4,32). Горчица не вырастает такой большой. Суть в том, что малое семя (зерно) благовестия производит в человеке множество плода, ибо читая разнообразную литературу, размещая в газетах объявления, крестя людей, мы тем самым, по благодати Божией, становимся частью Его грядущего Царства, становясь тенью, под которой могут укрыться люди мира сего. И в этом удивительная сила благовестия. Ведь только благодаря ему мы можем разрастись до размеров спасителей людей. Благовествуемое нами Евангелие уподобляется закваске (что само по себе удивительное сравнение), ибо благодаря самому своему человеческому естеству мы можем влиять на других таких же как и мы обыкновенных человеков. Однако в притче немногое количество закваски, положенной женщиной, квасит огромное количество муки (Мф 13,33). Очень может быть, что эта притча рассказывает нам о том, что наше молчаливое и незаметное свидетельствование и благовестие может так же приносить очень хорошие результаты.

Притча о пшенице и плевелах также содержит в себе то, что не бывает на самом деле в жизни. Некто сеет плевелы на уже посеянное поле пшеницы. Проспавшие это дело работники не получают, как кажется, заслуженного выговора. Плевелы, из-за того что их корни переплелись с корнями пшеницы, нельзя вырывать, к тому же любой попытавшийся сделать это, неизбежно еще и потопчет пшеницу. Так как же они будут удалены во время жатвы? В жатве должны участвовать жнецы со способностями, далеко превосходящими человеческие, т.е. Ангелы. А это значит, что не нам выдергивать плевелы. Не нам! И все же, именно это-то, до сих пор и не понимается многими из нас.

В Лк 8,8 записаны чудесные слова, над которыми стоит глубоко задуматься: “Говоря это, Он возглашал: имеющий уши слышать, да слышит” (в переводе еп. Кассиана). Похоже, что Господь, рассказывая эту притчу, несколько раз “выходил из Себя”, каждый раз возглашая и призывая тем самым Своих слушателей задуматься, к какой почве принадлежит каждый из них.

Примечания

(1) На красоту этой притчи можно взглянуть и с другой стороны. В Палестине, прежде чем сеять, пашут землю. Сеятель сеет на тропике, протоптанной людьми по краю жнивья, ибо он, похоже, распахал вместе со всем полем и эту дорожку. Он сеет между терниями потому, что были распаханы и они. Под камнем же можно понимать неплодородный слой известняковой почвы, который местами так же показывается на поверхность вспаханного поля.

(2) This has been carefully worked out by R.K. McIver ‘One Hundred-Fold Yield’, New Testament Studies Vol. 40 (1994) pp. 606-608.